В этом году Липецк отмечает юбилейную дату — 320 лет со дня образования. В честь дня рождения города газета «Первый номер» и сайт «Открытый Липецк» запускают новый проект «Липецк 320». Расскажем 320 самых интересных историй и фактов о городе и горожанах. Одноимённый подкаст готовится к публикации здесь.

Возвращение к истокам

После того как в 1795 году в Липецке закрыли Петровские металлургические заводы, металлургическое производство в городе не прекратилось — почти весь XIX век в нём работали небольшие предприятия с чугунолитейным производством. Но всё же тогда, в конце XVIII века, он потерял статус города металлургов, превратившись в город-курорт. В начале же века XX он снова вернул себе имя города металлургов. Это произошло после того, как построили чугуноплавильный завод, который в 1923 году переименовали в завод «Свободный сокол».

Начало всех начал

Липецк, в принципе, был обречён стать городом металлургов, как, впрочем, и минеральным курортом, потому что и производство металла, и минеральная вода, которую в старых книгах называют железной, обязаны своим происхождением богатым залежам железной руды. В начале прошлого века запасы руды в липецком железорудном бассейне оценивались примерно в 29 млн тонн. К тому моменту, когда в Липецке собрались строить будущий НЛМК, разведали новые залежи — их объём оценивался уже в 826 млн тонн.

Для металлургов важно было то, что липецкая руда отличалась хорошим выходом чугуна. Этот показатель местами доходил до 51–52%, что, как пишут специалисты, приближается к теоретическому выходу высокосортного чугуна. Так это или не так, но в начале прошлого века, когда металлургическая промышленность переместилась с Урала на Юг России, липецкий чугун, по словам тогдашних экспертов, появившись на рынке, благодаря своему высокому качеству начал вытеснять южный.

Липецк некурортный

После закрытия первых металлургических заводов в Липецке город благодаря «железной» воде получил известность курортного местечка, куда летом, как пишет один писатель-большевик, приезжали поправить своё здоровье подагрики и неврастеники из Москвы.

Журналисты и писатели весь следующий век описывают Липецк как курортный городок, где почти нет промышленной жизни. Корреспондент «Московских ведомостей» Иван Иванюшенков, например, пишет в начале XX века, что в городе «почти нет промышленной жизни», если не считать «трёх маленьких кожевенных заводов, трёх паровых просорушек и нескольких тоже небольших ржаных мельниц». Это на самом деле не так. Липецк, если так можно сказать, никогда не прерывал связь со своими недрами. Почти весь XIX век в городе работало несколько предприятий, связанных с металлургией. Среди них был Липецкий чугунолитейный и механический завод Милованова и два чугунолитейных завода братьев Быхановых. На этих заводах производили сельскохозяйственную технику от соломорезок до молотилок и веялок и патентованные прессы для кирпичных заводов России.

Что касается курорта, то и тогда, и сегодня его масштабы и его популярность, по крайней мере, по состоянию на начало XX века, сильно преувеличивали и преувеличивают. Василий Каменский в своей книжке «Промышленность Липецкого уезда за 1917–1921 годы» пишет: «хотя железные воды в Липецке были ничуть не хуже, чем на самых популярных курортах, их недооценивали». Для того чтобы представить, сколько народу приезжало на липецкие минеральные воды в конце XIX и в начале XX века, достаточно сказать, что в гостинице, которую построили на Петровском спуске в 1897 году, было всего 34 номера.

Кожин и рудная горячка

Липецк становится городом металлургов только в начале XX века, когда на Соколе построили металлургический завод. Считается, что город обязан этим приобретением предводителю дворянства Александру Кожину. Можно согласиться с тем, что металлургический завод «Свободный сокол» появился в Липецке благодаря этому человеку, хотя у самого Кожина, судя по документам той эпохи, не было задумки вернуть Липецку былую славу металлургического центра, построив тут чугуноплавильный завод, как об этом сегодня пишут.

Сокольский завод появился на волне так называемой рудной горячки, которая впервые вспыхнула в 1889 году в Кривом Роге. Эдуард Эрлих в своей книге «Месторождения и история» говорит, что она напоминала калифорнийскую золотую лихорадку 1849 года. Только там все копали золото, а на Юге и в Центральной России — железную руду.

Рудной горячкой «заболел» не только Кожин и другие дельцы, склонные к рискованным предприятиям. Эта болезнь, рассказывает в своих письмах академику Владимиру Вернадскому геолог Яков Самойлов, охватила буквально всех.

«Я объездил довольно значительный район: окрестности станции Грязи, Липецкий уезд, северную оконечность Задонского уезда и Елецкий уезд, — пишет он. — Как и можно было ожидать по газетным известиям, рудная горячка охватила всю эту местность. Право, иной раз забываешь, что находишься в центре земледельческой России, а не в какой-нибудь исконно горной стране, где разговоры о шурфах, штреках, руде, пластах, песчаниках и так далее овладели решительно всеми».

Кожин о заводе не думал

Хотя Кожин на заседании городской думы и распинался о постройке на городской земле металлургического завода, в письменном заявлении городскому голове, написанном в августе 1897 года, к которому он приложил программу своих действий, о строительстве завода ничего не говорится. Пишут, что Кожин в то время был в очень тяжёлом материальном положении и заболел рудной горячкой как раз потому, что хотел его поправить, а на строительство завода нужно было около 6 млн рублей — по сегодняшнему курсу это примерно 7 млрд. Поэтому речь в его заявлении идёт только об «эксплуатации ископаемых минералов». Для этого он арендует около 2 тыс. десятин городской земли, богатой залежами руды, и около 18 тыс. десятин у крестьян окрестных деревень. «Московские ведомости» рассказывали, как он это делал.

«Кожинский приказчик ставит четыре ведра водки, подкупает несколько горлопанов, кричащих за сдачу земли, и составляется приговор. Результат: кто пил водку, тот дал согласие, кто не пил — нет».

Дума, не дожидаясь, пока специальная комиссия разработает проект договора-аренды с Кожиным, предоставляет ему право «если пожелает, приступить к изысканию и в случае нахождения руды приступить к эксплуатации (рудников) немедленно», чем он и занялся примерно в том месте, где сегодня стоят многоэтажные дома на улице Терешковой.

В 1898 году думская комиссия разработала наконец договор, по которому Кожин должен был получить землю в аренду и в том числе брал на себя обязательство «построить на городской земле чугуноплавильный завод с уплатой за землю под строительство по 1 000 рублей за десятину». Однако Кожин этот договор подписывать отказался. Он, рассказывает Лев Ильинский, оставивший самое подобное описание всей этой истории, подписал другой договор — на переуступку прав на городскую землю, которую он собирался арендовать. Попросту говоря, Кожин поступил как купец: в одном месте купил, в другом — продал. Провернув этот план, он сразу сделался миллионером, продав права аренды на богатые рудой участки земли за 2 млн рублей.

Кожин продал свои права бельгийцам

Ильинский и Бойченко с Кучиным, которые тоже написали историю «Свободного сокола», пишут, что сначала Кожин пытался продать свои права отечественным капиталистам, но русским промышленникам, по их словам, затея Кожина казалась аферой или «бессмысленными мечтаниями», и те не решались в неё ввязываться. Тогда Кожин «направил свои стопы за границу», «нашёл там трёх бельгийских дельцов, с которыми заключил у елецкого нотариуса жульническую сделку». Скорее всего, историю про аферу и про боязнь русских промышленников ввязываться в неё советские краеведы придумали сами. В конце концов, руда лихорадила предприимчивых людей уже около 15 лет, и все русские промышленники должны были хорошо знать, что за это время металлургический центр страны сместился с Урала на Юг и что такие же, как они, дельцы, в одном только Донбассе за несколько лет построили 12 металлургических заводов. Имея богатые рудники, и они могли бы построить завод, а, может, и не один.

Именно бельгийские дельцы появились в этом проекте не случайно, и не нужно было направлять свои стопы за границу, чтобы с ними познакомиться. Эрлих в свой книге говорит, что бельгийцы были новым элементом среди иностранных инвесторов, нахлынувших в те годы в Россию, а Владимир Гиляровский, который тоже писал о рудной горячке, уточняет, что бельгийцы были тогда главными хозяевами на юге России и что все лучшие рудники и железоделательные заводы были у них в руках. Бельгийцам, судя по всему, покровительствовал князь Кудашев, который был в то время чрезвычайным посланником в Бельгии, и, наверное, не случайно имел долю, например, в сокольском металлургическом заводе. В общем, трудно сказать, кто кого нашёл — Кожин бельгийцев или бельгийцы Кожина.

Хотели построить четыре домны, построили только две

28 января 1899 года бельгийцы учредили «Тамбовское анонимное горное и металлургическое общество», зарегистрировав его в бельгийском Льеже. Осенью того же года началось строительство завода. Бельгийцы планировали построить четыре домны, но к октябрю 1900-го построили только две, на этом остановились. 10 октября по случаю завершения строительства отслужили молебен, выпили двенадцативедёрную бочку водки (147,588 л), и с этого дня Липецк потерял статус курортного местечка, «летом тонущего в зелени, а зимою представлявшего очень тихий и скучный вид». Он снова стал городом металлургов — на всех четырёх заводах, связанных с выплавкой металла, работало тогда больше полутора тысяч человек, а жило в Липецке 15–17 тысяч. То есть 10% жителей города были металлургами, а если считать семьи металлургов, то можно сказать, что около половины липчан кормилось от металлургии. Сегодня в металлургической промышленности работает только 6–7% горожан, и это никому не мешает называть Липецк городом металлургов.

Прощай, новый статус

Правда, получив статус города металлургов, Липецк почти сразу же его потерял. Сокольский металлургический завод стал самым несчастливым производственным проектом за всю историю Липецка.

Потратив на строительство двух доменных печей 4 млн рублей, что равнялось 16 млн бельгийских франков, акционеры кое-как запустили одну домну и только через два года — вторую. Но работали они недолго. Когда строили завод, чугун на рынке продавался от 80 копеек до рубля за пуд при себестоимости производства на привозном коксе 60 копеек на пуд. Однако, когда завод построили, закупочные цены на чугун упали до 40 копеек за пуд и производить его стало невыгодно. Завод закрыли, а рабочих уволили. Пострадали, конечно, и акционеры. Иванюшенков пишет, что сокольский завод стал могилой, в которую бельгийцы закопали 16 млн франков.

Будем строить НЛМК

Возобновить производство чугуна на сокольском заводе смогли только в 1911 году. В 1918-м производство снова остановили, и только с конца 1920-х завод, который в 1923 году получил имя «Свободный сокол», заработал более-менее стабильно. Но он уже не отвечал тем задачам, которые встали перед советской властью — СССР переходил к форсированной индустриализации, и требовалось, как тогда писали в партийных документах, «колоссальное увеличение производства чёрного металла». Тогда появился проект строительства в Липецке «мощного металлургического комбината», который сегодня известен как НЛМК. Планировалось возвести не просто завод, который будет выплавлять металл. В состав этого комбината собирались включить несколько заводов тяжёлого машиностроения, в том числе тракторный завод. По проекту, который обсуждался, например, на заседаниях Центрально-Чернозёмного облисполкома в 1928–1929 годах, для работы на комбинате требовалось 15,5 тысяч человек.

Сегодня «Свободный сокол» известен как труболитейное предприятие. Чугунные трубы здесь начали выпускать 30 октября 1958 года. В этот день на «Соколе» запустили первый в СССР цех центробежной отливки труб. С начала 1990-х трубы тут делают из высокопрочного или, как ещё говорят, ковкого чугуна с шаровидным графитом, их покупают в 19 странах мира, в том числе в Англии, Франции и Германии. При этом, правда, в России и в самом Липецке у коммунальных предприятий, которые в основном покупают такие трубы, они не пользуются особым спросом — из-за бедности коммунальщики обходятся дешёвыми пластиковыми. В России трубы из чугуна с шаровидным графитом больше никто не делает. В середине нулевых после очередного простоя на заводе запустили домны. Но лет десять назад их снова остановили. В этот раз по экологическим соображениям — завод стоит в центре огромного жилого массива, и никто не хочет жить около заводских труб. В принципе, на домны можно было бы поставить очистное оборудование. Но «Свободный сокол» сегодня — это не богатое предприятие, и оно не может тратить на природоохранные мероприятия по 5–6 млрд рублей в год, как это делают на НЛМК. Чугун покупают теперь в Туле, у компании «Тула-чермет».

Текст: Виктор Унрау
Фото: архив